«Как читателю мне не хватало этих пяти книг. И я их написала»
13 февраля 2014 6067 2

Книги Дины Сабитовой посвящены очень серьезной и, увы, очень актуальной сегодня проблеме детей-сирот. Однако ее произведения не оставляют у читателя трагического чувства или горького осадка на душе. Совсем наоборот. Дина Сабитова по натуре – добрая сказочница, которая до сих пор «ужасно гордится», что была самой юной читательницей в библиотеке, считает, что самое главное в детской литературе – надежда на хороший конец, и без всяких оглядок на то, «кто что скажет», рассуждает об очень серьезных современных проблемах.

– Дина, в своих книгах вы поднимаете трудные и сложные темы. Как вы считаете, с какого возраста и как говорить с детьми о жизни и смерти, о проблемах сиротства?

– Мой младший сын озаботился вопросом жизни и смерти, когда ему было 5-6 лет. Полгода он ложился спать и начинал плакать при мысли, что мы все умрем. Такое бывает почти с каждым ребенком, и в этот момент хорошо бы дать ему в руки какую-то книгу и прочитать ее вместе. Но, честно говоря, в то время я сама очень боялась этой темы и чувствовала, что у меня в этом месте есть нерешенная проблема, так что я не очень готова была говорить с ребенком об этом. Я, на самом деле, еще думаю над тем, в каком объеме и в каком возрасте с детьми нужно говорить о каких-то сложных взрослых проблемах.

С одной стороны, дело в том, что не все взрослые и сами-то могут вслух об этом говорить. Их корежит даже при вопросе «Откуда я взялся?». Они начинают бекать, мекать, теряться. И в этой ситуации лучше уж дать в руки ребенку книжку, чем навязывать свои собственные психологические проблемы. Ребенок просто будет видеть, что вы краснеете, бледнеете, и это какая-то проблемная тема. С другой стороны, я думаю, что не надо тянуть невыросшую морковку из земли. И если ребенок, по вашему мнению, еще не столкнулся и в ближайшем будущем не столкнется с какой-то проблемой, то, возможно, не стоит ему рассказывать, что эта проблема существует. Потому что вокруг вашего ребенка и без того много важных экзистенциальных проблем.

Я со своими детьми старалась говорить о таких вещах, как гомосексуальные союзы, смерть, сиротство, приемные дети, лишь вскользь, как бы между прочим. Вот, бывает так, и это в порядке вещей. То есть, если ты садишься, смотришь ребенку в переносицу и говоришь: «А сейчас мы с тобой поговорим на очень важную тему», ребенка можно только напугать и, возможно, внушить ему, что то, о чем вы говорите – ненормально. Поэтому лучше всего вплетать это в контекст жизни, а не устраивать отдельный «урок», отдельное действо. Но только если это существует в вашем контексте жизни. Если нет, то, мне кажется, себя лучше и не насиловать.

– Должна ли детская литература поднимать и раскрывать такие темы?

– Вы знаете, литература вообще никому ничего не должна. Первое, что я говорю, когда встречаюсь с детьми: дети, сейчас я вас научу плохому. Вам всю жизнь взрослые будут повторять фразу «Расскажи, чему учит эта книга». Но книга никого ничему не учит, не собирается учить и учить не должна. Потому что чтение и написание книг – это удовольствие. Для писателя это наслаждение всей полнотой жизни и своей способностью и умением создавать новые миры. Для читателя это удовольствие от того, что ты можешь переместиться из своего сегодня, например, из своей холодной Москвы, в какой-то другой мир. Поэтому литература ничего не должна. Если человеку – не писателю, а просто человеку, который параллельно вдруг почему-то пишет книги: одну, две, три, сто пятьдесят, – хочется поговорить об этом, он будет говорить. И он должен говорить, какая бы это тема ни была. И мы не можем ни запретить это писателям, ни заставить их об этом писать. Потому что если мы скажем, что литература должна сейчас разрабатывать такие-то и такие-то темы, то к этому потянутся конъюнктурщики, и ничего хорошего из этого не получится. Если об этом пишется, то об этом писать надо. Если дети про это читают, то пусть читают. И еще я считаю, что в принципе нет таких тем, о которых нельзя было бы говорить с детьми и о которых детям стоило бы врать. Всегда можно подобрать слова, которые будут доступны даже четырехлетнему ребенку и которые при этом не будут враньем. Это уже вопрос мастерства подбора этих слов. Надо стараться.

– Дина, уже в первой своей книге «Цирк в шкатулке» вы обратились к теме сиротства. Что побудило вас к этому и почему вы выбрали жанр сказки?

Цирк в шкатулке– Я не освещала в «Цирке в шкатулке» тему ребенка-сироты. Сирота там был просто традиционным героем детской литературы. Герой-сирота имеет бóльшую степень свободы, чем другие дети. Для сказок это вообще характерно – оторвать ребенка от корней, от папы и мамы и ежедневного стакана теплого молока и дать ему немножко авантюрную судьбу. В этой книге была мысль семейная, и меня больше волновало описать взаимоотношения, например, принцессы с ее мамой и папой. «Традиционный» мальчик-сирота, который в результате хэппи-энда обретал приемных родителей, был на втором плане. А следующие книги, посвященные этой теме, появились, потому что эта тема появилась в моей жизни. Мы взяли приемного ребенка, и я стала много общаться с людьми, у которых есть приемные дети, с волонтерами, которые ездят по детским домам, с людьми, которые ведут школы приемных родителей для будущих усыновителей. А когда с головой окунаешься в какую-то тему, когда она становится частью твоей жизни, естественно, хочется об этом кому-то рассказывать.

– То есть «Цирк в шкатулке» написан еще до появления дочери?

– Да.

– И все-таки, почему это сказка?

– Я не выбирала жанр специально. Так получилось. Хотя сказки я ужасно люблю. Сказка дает возможность построить книгу с какой-то надеждой, светом в конце туннеля. Когда ты пишешь книгу реалистическую, то ты как взрослый человек, много проживший, много увидевший, прекрасно понимаешь, что если ты приведешь всех героев в счастливое будущее, ты все-таки немного своему читателю солжешь. Реальная жизнь так сладко-сиропно не кончается. В сказке же можно всем воздать по заслугам. И есть возможность построения такого «мира справедливости». Когда я писала книгу «Где нет зимы», я чувствовала, что меня уже с первых страниц начало заносить в сказку, и я держалась на грани, чтобы все события, происходящие в книге, могли быть объяснены реалистично, а сказка была бы не более чем метафорическим фоном. И когда я писала «Три твоих имени», то очень старалась удержаться вне сказочных допущений, но чувствовала, что меня туда просто уносит. Может быть, я сказочник по натуре, не знаю.

«Где нет зимы» и «Три твоих имени»

– Но хороший конец для книг на подобные темы обязателен?

– Ну что такое «хороший конец»? Конец может быть неоднозначным. Опять-таки, когда я общаюсь с детьми, я спрашиваю: что главное в детской книге? Детская книга должна давать детям надежду, что все может быть хорошо, что есть хороший выбор. Если книга кончается безнадежно и беспросветно, то это, наверное, не детская книга или это плохая детская книга. И даже если мы стараемся держаться в рамках жизненной правды, в жизни ведь тоже есть надежда на хороший конец. И до определенного возраста, может быть до позднего подросткового, надежда и свет в конце туннеля – это обязательный элемент детской книги. На протяжении повествования с героями может быть все что угодно, абсолютно все. Но в конце концов они должны выходить из этого с возможностью считать себя победителями.

– Ваши книги получают награды, премии, то есть взрослые одобряют вашу деятельность. А лично для вас, чье мнение о вашем творчестве важнее, детей или взрослых?

– Я не знаю, можно ли так противопоставлять. Потому что есть детские книги, которые нравятся только детям, а искушенные в литературе взрослые говорят, что это ужас, написано плохо и читать невозможно. А есть книги, которые считаются детскими, но нравятся они только взрослым, а дети, за редким исключением, их совсем не читают. Поэтому я бы мечтала, чтобы мои книги нравились и тем и другим, и взрослым и детям. Мне кажется, что это будет идеальная детская книга.

Я недавно общалась «В контакте» со старшеклассником из одной сибирской школы. У них учительница проводила открытый урок по моей книге. Когда дети общаются в социальных сетях, им кажется, что они находятся в таком «домике», где взрослые их не найдут. И вот они обсуждали урок и сетовали, бедные, как они замучены и какую ерунду им приходится читать. Я нашла этот разговор, пришла к ним и сказала: «Да, дети, я вам сочувствую, потому что нет худшей судьбы для писателя, чем быть включенным в обязательную школьную программу и быть читаемым насильно». После этого один мальчик приватно мне написал: «А что вы тут, собственно говоря, так выпендриваетесь и чем гордитесь? Книга ваша скучная, я ее еле дочитал». Понятно, что тинейджер, разговаривая с взрослой тетенькой, хочет ее уязвить и гордится своей смелостью. Я, естественно, совершенно спокойно к этому отношусь. Каждая книга не может нравиться абсолютно всем детям, точно так же как не может нравиться всем взрослым. И я точно знала, что есть какое-то количество детей, для которых мои книги написаны, для которых они хороши, и эти дети их читают. Естественно, есть и дети, которым эти книги будут казаться скучными и неинтересными. К этому надо относиться спокойно.

– Когда вы пишете, вы представляете себе своих будущих читателей?

– Я стараюсь держать в голове возраст, на который я ориентирую свой текст, потому что от этого зависит и выбор слов. Текст, адресованный семилетнему ребенку, нельзя слишком перегружать сложными грамматическими конструкциями, или редко используемыми словами, или какими-то уж совсем запредельно взрослыми аллюзиями. Но специально примитивизировать текст для детей, наверно, тоже не стоит. Он должен нравиться тебе самому как читателю. То есть, я стараюсь писать так и то, чего мне самой не хватает в окружающем мире как читателю. Вот мне не хватало этих маленьких пяти книг. И я их написала.

– Ребенок прочитал вашу книгу. Какую его оценку вы посчитаете самой лучшей?

– Лучшая оценка – если меня спрашивают, когда будет продолжение. Продолжений я писать не собираюсь и детей обычно разочаровываю. Но всякий раз радуюсь, когда дети приходят и спрашивают: «А когда будет продолжение? А что с героями было дальше? А когда будет второй том?» Вообще-то дети сейчас уже избалованы многотомными книгами и ждут этих продолжений. А я считаю, что должны быть книги, не имеющие продолжения. Должны быть книги, которые состоят из 300 страниц и все, на этом они заканчиваются.

– Дина, читая ваши книги, я заметила, что во всех них так или иначе присутствует рыжий цвет: рыжие волосы, рыжие занавески… Это случайность, или этот цвет для вас что-то символизирует?

– Я не знаю, мне просто кажется, что это очень теплый, радостный цвет. С этими занавесками у меня такая история: долгие годы у меня комок в горле возникал, когда я думала о том, что хочу дом, в котором лампа будет освещать комнату через рыжие, желтые, красные занавески. А рыжие волосы – это традиционный признак героя, отличающегося от других своим характером: «рыжий, рыжий, конопатый», цвет Пеппи Длинныйчулок. Я сама несколько раз в жизни красилась в рыжий цвет. Сейчас перестала, поуспокоилась, но у моей сестры – художницы, которая проиллюстрировала «Мышь Гликерию», – волосы огненно-рыжего цвета.

«Мышь Гликерия» и «Сказки про Марту»

– Как вы оцениваете состояние нашей детской литературы?

– На самом деле, у нас сейчас в детской литературе все очень хорошо. За последние десять лет выросло значительное число хороших детских писателей. Это Эдуард Веркин, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак, Николай Назаркин, Ася Петрова, Дарья Вильке, Тамара Михеева, Шамиль Идиатуллин… Если кого-то сейчас забыла, то только потому, что сразу не всплыло имя. Прошу прощения. Когда на всяких писательских тусовках мне приходится произносить какие-то слова, я говорю своим товарищам: «Вы знаете, наверное, многим из вас пора уже перестать думать о себе в плане ”богатыри не мы”». Потому что многие современные детские писатели – очень хорошие. И я стопроцентно уверена, что через 50 лет многие имена, которые я сейчас назвала, будут считаться классиками детской литературы начала XXI века. Многие советские детские классики, честно говоря, писали хуже, чем пишут некоторые мои современники. И я даже – немного в шутку, но во многом всерьез – обещаю, что когда мне будет 85 лет, я напишу мемуары о том, как развивалась детская литература в начале XXI века. Я все за всеми запоминаю, со многими знакома, и очень рада этому знакомству. Я говорю: вот это – детская литература. Она делается сейчас! Все, что происходит – это вполне серьезное событие. Оглянитесь! За вами нет больше никого. Вы взрослые! Вы на переднем крае. Больше никого нет. Вы будете классиками этого времени. И вы будете неплохими классиками.

– А как вы относитесь к литературным премиям? Что они дают молодым писателям? Влияют ли на литературный процесс?

– Поскольку я работала в экспертном совете «Книгуру» и наблюдала процесс отбора в лонг- и шорт-листы изнутри, я могу сказать, что при всей попытке объективизировать этот процесс – а он очень похож на работу коллегии присяжных: пока все не будут согласны с выносимым решением, никто не уходит, – тем не менее, некоторый элемент субъективности в любой литературной премии существует. Но не в том плане, в каком видят его некоторые провинциальные писатели, говорящие, что «там у вас в Москве всё куплено». Просто любая литературная премия, как мне видится, имеет свое поле, свой эстетический камертон. И есть люди, которые, скорее всего, заведомо пройдут через горнило Крапивинской премии; есть те, кто прекрасно пишет для премии Михалкова; есть книги, которые замечательно будут себя чувствовать в «Книгуру». Иногда это совпадающие аспекты, иногда не совпадающие. И все это будут хорошие книги. То есть, я за то, чтобы премий было больше, хороших и разных. И, например, при всем своем атеизме, я очень сожалею, что у нас нет хорошей (!) премии в области православной детской литературы. А любая премия – это все-таки стимул для пишущих. Да, хорошо говорить: пишите только для самовыражения. Но людям все равно хочется получить – своего читателя, в первую очередь. Даже не те деньги, которые выдаются в качестве приза, а именно признание – чтобы о тебе заговорили, узнали, что есть такой Бобчинский-Добчинский. Найти своего читателя, посмотреть, что пишут другие, помериться с ними силами. Любая премия рождает то или иное количество новых имен, поэтому премий должно быть много. И всегда очень жалко, когда умирает какая-то премия, как, например, «Заветная мечта». И думаешь, что из-за этого две-три хорошие книги не будут написаны уже никогда.

– Дина, назовите, пожалуйста, имена трех писателей, которые, на ваш взгляд, являются самыми показательными для современной детской литературы.

– Буду называть не по значимости, а по тому, как они пришли мне в голову.

Первое имя – Эдуард Веркин с его книгой «Облачный полк». Я ее считаю шедевром. Это книга из числа тех, которые я читаю и думаю: я бы так хотела уметь, я так не умею, я не понимаю, как это сделано. Эта книга – знаковая для нашей литературы последнего десятилетия, потому что это совершенно новое прочтение традиционной темы, это книга начала XXI века, она не могла быть написана ни в какие другие времена. И она очень важна для меня как веха в развитии детской литературы, потому что она связывает времена. Но при этом она не идет по уже наезженным рельсам, не повторяет те книги, которые были написаны до нее, в знакомой всем нам традиции советской детской литературы о войне. Это что-то совершенно новое, написанное в новом эстетическом ключе. Для многих детей она очень сложная. Это книга, требующая подготовленного читателя.

Второе имя – Дарья Вильке. Для меня это совершенно восхитительное соединение хорошей ностальгии, хорошей лирики и возвышенного гуманистического отношения к человеку (я не говорю – к ребенку, я не говорю – к взрослому, я говорю – к человеку вообще). Это, опять-таки, опора на прежние поколения, на традиции, и это разговор о ценности каждого человека во всех его проявлениях. Ну и, кроме того, это очень хорошая проза.

Третье имя – которому коллеги, наверно, удивятся, – Тамара Крюкова. Сама я, честно говоря, читала ее очень мало. Много раз героически пыталась открыть и прочитать ее книги, и у меня не получалось. Но в каждом веке должна существовать своя Чарская. В своих лучших произведениях Тамара Крюкова – это Чарская наших дней. У нее есть свой читатель, она очень продуктивна и плодотворна, она прекрасно общается с детьми, и есть дети, которым ее книги нужны. И Крюкова отвечает их эстетическим и духовным потребностям, что тоже прекрасно.

– Как вам кажется, что будет с детской книгой через десять лет? Какие преобразования предстоит претерпеть книге, в том числе и как материальному продукту?

– Совершенно очевидно, что мы движемся в сторону тотальной интерактивности любой информации. Скорее всего, это коснется и книги. Сейчас многие пытаются даже в бумажном варианте создать некую гипертекстовую вещь. У «Клевера», например, вышел «Робинзон Крузо», который сочетает в себе энциклопедию того времени и собственно текст с очень большими комментариями. Это вещь, которая очень востребована. Мой ребенок сейчас читает бумажную книгу, не вылезая из Википедии. Он сразу смотрит, как выглядит вот это, а что вот это такое. Мне кажется, это и есть будущее книги – когда мы можем сразу посмотреть, как выглядит бригантина, чем она отличается от шхуны, как в то время одевались, что ели и так далее.

Что еще будет развиваться? Вот мы ругаем наших детей за то, что они не умеют читать «роман старинный, отменно длинный, длинный, длинный». Да, они потребляют информацию с гораздо большей скоростью, мелко нарезанными кусками, с большой информационной насыщенностью. Когда, например, детей ругают, что они не могут смотреть многие старые мультфильмы или фильмы, а смотрят только очень насыщенное событиями голливудское кино, я всегда говорю: возьмите какую-нибудь старую книгу в 600-800 страниц, типа «Новой Элоизы» или «Истории Тома Джонса, найденыша». Вы не будете, не сможете это читать сейчас, потому что скорость изложения и потребления информации за 200 лет очень сильно изменилась. И не надо ужасаться тому, что она меняется на наших глазах и что для детей многие наши книги превращаются вот в такую «Историю Тома Джонса». Да, скорость усвоения информации, ее «порционность» будет со временем меняться. Ну, а тематика… В центре книги всегда остается человек.

Беседу вела Ника Максимова

Понравилось! 26
Дискуссия
Ирина
Спасибо!
Таня
Сразу пошла на просторы интернета искать упомянутых авторов. Заинтересовал только Облачный полк, книга Дарьи Вильке очень неоднозначная и точно недетская, как это вообще попало на детскую полку магазина!!