Если помните, книга заканчивается следующими словами: «Бонифаций смотрел на берег и думал: “Какая всё-таки замечательная вещь ‒ каникулы!..”»

Первое, что сказал Лёва после того как мы закрыли книгу: «Это точно не каникулы, его все мучили». Я попыталась защитить африканских детей, объяснить, что, наверное, если бы Бонифаций не хотел, он не проводил бы с ними столько времени. Всё зря.

Очень серьёзный и расстроенный, Лёва добавляет: «Они почти не видели друг друга с бабушкой». Тут нечем крыть. Молчу.

Лёва продолжает размышлять о Бонифации, листает книгу, рассматривает еще раз картинки. Вердикт: «Очень, очень грустный лев, у него грустная морда».

Думаю ‒ как же так? Почему же я этого совсем не увидела? Почему увидела только смешное полосатое трико и забавных детей с белозубыми улыбками и разноцветными бантиками?..

Но потом получилось смешно. Надо было успеть подстричь читателю ногти, а он в какой-то момент и говорит: «Другую лапу хочу завтра подстричь». И это вдруг заставило меня совершенно по-новому увидеть историю о грустном Бонифации, лишенном каникул.

Мы, взрослые, смотрим сверху на то, как там автор фигурки переставляет: лев в Африку поехал? И на рыбалку пошел? А, не дошел?! Вот это поворот!..

А дети просто живут внутри книги. Поэтому сопереживание герою у них совершенно другое. Лёва там, в Африке, шел с Бонифацием на рыбалку, и видел это озеро, и мечтал вместе с ним о золотой рыбке. И вот у него уже тоже не руки, а лапы. И горькое, горькое ощущение нереализованной мечты.

Ведь Бонифаций и правда рвался на рыбалку, она правда была для него очень важна: «...Внезапно перед его глазами, словно видение, проплыла золотая рыбка. Лев тут же остановил сачок и, шагая прямо через головы зрителей, поспешил к озеру».

Попробуйте пообещать ребенку рыбалку, а потом на нее не пойти. Вот что, думаю, чувствовал Лёва=Бонифаций. И никакие счастливые африканские дети не могут примирить с этой разочаровывающей действительностью.

А в довершение мы посмотрели мультфильм «Каникулы Бонифация». Художник-постановщик там тот же Сергей Алимов, так что тут уже Лёва погрузился в совершенно знакомый мир. И малейшее несоответствие книге тут же строго отмечалось.

«Где “Але-гоп”?» ‒ спрашивает он. В книге директор цирка постоянно во время представления так командует Бонифацию, а в мультфильме этой фразы нет.

И дальше, когда уже началось путешествие, периодически была радость узнавания, как будто мы по Москве на машине едем мимо родных мест: «Помню этот мост!», или «Помню, он здесь шел!». Причем на взгляд взрослого это «здесь» ‒ достаточно условный пейзаж: много синего неба, яркие бабочки, пара кустов зелени. Но для Лёвы-читателя это была та самая дорога к озеру, где они с Бонифацием шли столько раз ‒ как же ее можно не узнать?!

И неизбежно история пришла к тому самому горькому моменту, когда Бонифаций, закончив импровизированное цирковое представление, стремится на рыбалку, а дети в это время…

«Малыши тотчас вскочили и побежали, образуя широкий круг. Казалось, вслед за львом бежит весь цирк.

‒ Еще!.. Еще!.. ‒ упрашивали дети.

...Вскоре Бонифаций снова очутился в центре круга, и ему волей-неволей пришлось остановиться».

Лёва помрачнел, опять расстроился за Бонифация: «Плохие они». Совсем как-то по-малышовски сказал, и вместе с тем очень твердо. Я снова попыталась смягчить ситуацию, рассказывая про бедных детей, которые никогда не видели цирка. Но потом поняла, что, хотя автор и имел в виду что-то совершенно другое, глупо как-то с моей стороны объяснять львам, что им чувствовать или не чувствовать. Им с Бонифацием виднее.

Юлия Тризна