Если подумать... читатель и писатель – это звенья одной цепи. Гениальный писатель – никто, если нет талантливого читателя. Надо научиться анализировать текст, читать между строк, думать и действовать, как герои произведения, ‒ и вы, уважаемые читатели, познаете удивительный, фантастический мир литературы. Я решил попробовать «побеседовать» с текстом, и уверяю, это оказалось интереснейшим занятием. Давайте попробуем вместе отправиться в путешествие: в рассказ Владислава Крапивина «Гвозди».

Автор пишет про войну как-то по-особенному: легко, достоверно и очень понятно. Наверное, поэтому мы воспринимаем рассказ ярко, живо и контрастно. Как же Крапивину удается этого достичь?

Ответ прост: с помощью использования художественных и стилистических приёмов: сравнений, эпитетов, умолчаний, антитез, парцелляций, градаций. Правда, их надо еще найти и проанализировать. Это непросто и иногда кажется скучным. Но на самом деле это любопытно и увлекательно ‒ увидеть то, что скрыто писателем. Автор открывает все самое сокровенное только думающему читателю. Вдумчиво работать с текстом ‒ это всё равно что искать клад.

Умолчание. Современный лингвист Е. В. Джанджакова писала: «Художественный смысл умолчания состоит в том, что несказанное оказывается важнее, значимее сказанного». Например – слова персонажа книги, «начфина» военкомата Протасова: «‒ Змееныш… ‒ с придыханием сказал Протасов. Лицо у него было даже не красное, а сиреневое. ‒ Я все знаю, я давно вижу… Я в милицию…» А что он знает, что он видит? Да ничего он не видит и не знает или не хочет видеть и знать. Вокруг бушует война, и вместо того, чтобы отдать гвозди на создание ещё одной мины для уничтожения фашистов, а дрова ‒ чтобы согреть детей в школе, он защищает своё «добришко» от своих же соотечественников. Да он хуже врага, потому что он – тайный враг! Этих слов нет в тексте, но с помощью этого стилистического приема автор заставляет нас задуматься над ситуацией и прочувствовать ее. Да, права Евгения Васильевна, когда пишет, что художественный текст заставляет обратить внимание «не столько на то, что сказано, но и на то, как сказано».

Антитеза. Вот один из примеров. Изображая уже знакомого нам Протасова, автор пишет: «Он был громадный, тяжело сопящий, в белом военном полушубке, точно снежная глыба». А мальчика Володю, эвакуированного из блокадного Ленинграда в тихий сибирский городок, Крапивин описывает так: «Он весь какой-то острый и тонкий. Было похоже, что колючие Володины локти и лопатки вот-вот прорвут старенький хлопчатобумажный свитер». Я вдруг отчетливо представил жирную, лоснящуюся довольную «морду» Протасова, пожирающего тушенку, его дом, где так жарко, что невозможно дышать, ‒ и замерзшие чернила в школе, и учительницу, читающую книжки про жаркое лето, чтобы детям стало теплее, и кулек слипшихся леденцов на новогодний праздник, и Володю, моего ровесника, который жил в блокадном Ленинграде, но не пал духом, а боролся и защищал свою Родину.

Совмещая такие стилистические приёмы, как парцелляция и градация, Крапивин достигает наивысшего напряжения в рассказе, когда главный герой думает о связи болезни и смерти Володи с испытаниями, которые он перенес в Ленинграде: «Значит, он не просто так умер. Он погиб из-за бомбы, когда тушил зажигалки. Его фашисты убили. Он ‒ как солдат…» Я ощутил отвращение к «тыловой крысе» по фамилии Протасов и гордость за тех маленьких мальчишек – моих ровесников, как будто это все происходило здесь и сейчас. Это произошло как-то само собой, без лекций и нравоучений. Как-то очень правильно.

Все это заставляет читателя задуматься: «Если война так ужасна в тылу, то насколько она чудовищна там, на фронте?» Здесь, в тылу, никогда не слышали взрывов бомб, воя воздушной сирены, гула вражеских самолетов. Но здесь было много людей, эвакуированных из пекла войны, которые видели, как от бомб рушатся целые дома, как фашистские самолеты сбрасывают бомбы, которые превращаются в огненный смерч, как гибнут от голода родные и знакомые, большие и маленькие. Здесь были письма-похоронки, приходившие с фронта, и жила надежда, что это письмо ‒ ошибка. Здесь приходило понимание войны. Даже в маленьких детских головках созрел вопрос: «Ну что им, этим гадам-фашистам, надо? Ну чего они полезли?!» И возникло желание бороться против врага. А значит, война была здесь, рядом, и она стала общим горем. И наконец, я понял, что для некоторых людей совершить подвиг – все равно, что дышать, они просто так живут. Не ждут от этого благодарности. Я пока так не умею, но очень хочу этому научиться.

Окунувшись с головой в книгу, я невольно вспомнил нашу семейную трагедию. Я как-то очень сильно проникся темой войны, хотя раньше об этом не задумывался. Папин двоюродный дедушка Ткачев Дмитрий Александрович пропал без вести в октябре 1941 года, ему было всего 20 лет. Его мама не смогла смириться с потерей сына, она все время вспоминала о нем и плакала, этой памятью и жила. Она даже пенсию оформила не по старости, а за погибшего сына, хотя эта пенсия была намного меньше. В рассказе «Гвозди» ленинградец Володя умирает, а как потом жить его маме без него… И я представил, насколько это больно. А сколько было во время войны мам, теряющих своих детей? Задумавшись об этом, я вдруг очень остро понял, как сильно могла страдать моя прабабушка Надежда.

Мы с папой до сих пор ищем, где погиб наш Дима, и обязательно найдем: уже послали письма в военкомат, нашли его фото, и в этом году еще один сержант-танкист вольется в «Бессмертный полк».

Я не знаю, творческий ли я читатель, но я прожил эту беспощадную войну вместе с ее героями и ещё раз убедился в том, что война ужасна и бессмысленна.

Сейчас войны нет, но такие произведения, как рассказ Крапивина, напоминают нам о трудных временах прошлого и о том, как важно помнить своих героев.

Александр Иванов, 11 лет, г. Москва