Мы живем в быстрое время. Множество событий, коротких, мгновенных текстов, мемов, бесконечные селфи... И вдруг ‒ карантин! Никто никуда не едет и не идет. Ты должен сам учиться и сам строить свой день. Можно хоть с утра до вечера на кровати валяться. Нет выставок, спектаклей и концертов? Но сейчас в Сети столько доступных обучалок, и кино, и лекций ‒ можно совсем и не почувствовать, что ты взаперти. А если живешь за городом, то и гулять можно, в лесу, у речки, и не изменять привычный ритм жизни.
А если все-таки изменить? Если прожить карантин так, как Пушкин в 1830 году в Болдине, когда в округе свирепствовала «холера морбус», как он писал своей невесте Натали Гончаровой? Я подумала об этом, когда читала «Три осени Пушкина» Игоря Смольникова. Книга написана давно, в 1984 году, во времена детства моей мамы, и переиздана сейчас. Слог у нее медленный, степенный, тогда почти все книги были такие, и дети спокойно это воспринимали. А сейчас кто будет такое читать?..
Оказалось, что в карантине книжки такого типа не кажутся длинными и скучными. И не только потому, что мы изучаем жизнь Пушкина в школе и хорошая книга на эту тему всегда пригодится. Не думала, что мне будет интересно рассматривать черновики текстов одного и того же стихотворения. Но читая «Три осени», я увидела, как Пушкин переживал обстоятельства, похожие на наши. Как он сначала метался и тяготился карантином и хотел удрать в Москву к невесте по окольным дорогам, а когда оказалось, что этого сделать нельзя, он смирился с «заточением». Больше того, если бы не карантин, Пушкин, может быть, и не написал «Повести Белкина», не закончил бы «Евгения Онегина», сказки и стихи, которые мы знаем с младенчества. Получается, что это заточение произвело настоящий творческий взрыв, обогативший русскую литературу.
Благодаря этой книге мне открылся внутренний мир поэта, я увидела его как человека, а не только как автора. Вот, например, глава про лицейскую годовщину 19 октября 1830 года. Я много знаю о Лицее и много раз была там. Но в этой книге я увидела Лицей глазами взрослого Пушкина, а не музейных экскурсоводов.
Эту книгу невозможно одолеть быстро, она требует читательских усилий. Здесь все приключения не внешние, а внутренние, хотя, конечно, узнаешь и много новых для тебя фактов. Но чем взрослее ты становишься, тем интереснее читать именно такие книги. Мне захотелось снова перечитать «Комментарий к “Евгению Онегину”» Лотмана. И мама принесла мне еще его «Биографию писателя», а там целая глава «Болдинская осень». И я с удивлением обнаружила, что «Пушкин любил опасность и риск, присутствие их волновало и будило его творческие силы». Он справился, сумел одолеть свои внутренние метания и освободившуюся энергию души перелил в строки «Евгения Онегина».
Вот и мы сейчас сидим в карантине. Кто-то смеется и не верит ни в какой вирус, а кто-то скупает продукты, готовясь к долгой осаде. Я подумала ‒ спасибо карантину за возможность читать длинные и сложные тексты, никуда не торопясь. Как у Пушкина в Болдине случился творческий взрыв, так и у нас может случиться читательский взрыв. Или мы нарисуем или создадим что-то новое. Сейчас столько времени для того, чтобы читать и думать глубже, чем мы обычно думаем.
Анна Семерикова, 14 лет
В оформлении статьи использован рисунок Валентина Серова «Пушкин на садовой скамье». 1899