Рассказывает Даниил Гранин
1 июля 2019 3317

Даниил Александрович Гранин называет свою книгу «Ленинградский каталог» «музеем истории советского быта 1930-х годов». И в предисловии рассказывает, как она появилась: он увидел в мастерской художника Владимира Сергеевича Васильковского альбом с портретами людей на улицах Ленинграда времен его детства: «Рисунки ожили, задвигались, из памяти стали появляться одетые в костюмы тех лет знакомые, как будто художник подсмотрел мои воспоминания». Даниил Александрович записал истории своего детства, особое внимание уделяя предметам быта, которые либо исчезли, либо изменились. Эта книга, больше похожая на дневник, чем на каталог или музей, была написана в 1985 году и теперь переиздана к 100-летию автора.

У Даниила Александровича было особое отношение к вещи: «Люблю семейные портреты, старые сервизы, старые книги, которые читали еще предки. Мне всегда как-то пусто в доме, где всё новенькое, блестящее, приобретенное только что. Дом нуждается в старых, пускай малонужных, вещах, которые переходят к детям». Он вспоминает вещи почти столетней давности, перебирает их, любуется ими.

Например, автор рассказывает, что у одних его знакомых как семейная реликвия хранится керосиновая лампа. Она досталась от прадеда, сельского врача – тот делал при ее свете операции. Почти сто лет назад керосиновые лампы были разной формы и размера. Были лампы с рубиновыми стеклами для проявки фотопленки, переносные фонари «Летучая мышь» (название прижилось из-за выпуклого изображения летучей мыши на стекле первых, немецких фонарей). И до сих пор в корабельном компасе используются две маленькие керосиновые лампочки – для надежности.

leningradsky catalog_illustr 1

В Петербурге я веду авторские программы для детей по стихам Осипа Мандельштама, поэтому мне запомнился фрагмент, посвященный примусу (так называется заглавное стихотворение в детской книге Мандельштама 1925 года):

Чтобы вылечить и вымыть
Старый примус золотой,
У него головку снимут
И нальют его водой.

Медник, доктор примусиный,
Примус вылечит больной:
Кормит свежим керосином,
Чистит тонкою иглой.

«В этом детском стихотворении Осипа Мандельштама, – комментирует Даниил Гранин, – сегодня мало что понятно читателю. Непонятно, почему примус золотой, зачем снимать головку и что это за головка, что это за профессия – медник, что он чистит иглой… Между тем примус – это эпоха; выносливая, безотказная, маленькая, но могучая машина». И дальше с обстоятельностью рассказывает, как правильно было пользоваться этим кухонным нагревательным прибором и в чем заключалась работа медника (или лудильщика) – мастера по починке медных вещей.

Со старинными вещами всегда связаны старинные профессии. Например, по дворам ходили точильщики и за плату точили топоры, портняжные ножницы, кухонные ножи, бритвы. Описание работы точильщика получилось даже красивым: «Станок у него с разными круглыми камнями – розовые, серые, совсем темные, тонкие и толстые. Жмет он ногой и прикладывает металл к точилу, оттуда несутся кометными хвостами искры разных цветов, как фейерверки. Точило жужжит, поет – на лезвиях появляется узкий чистый блеск отточенной стали». А бывало, во двор придет старьевщик (чаще всего татарин), скупающий ненужный хлам, и кричит «белым стихом»: «Костейтряпок, бутылбанок!» Или шарманщик с обезьянкой на плече.

leningradsky catalog_illustr 2

Мне было трудно объяснить моим сыновьям, что «вещи разделялись не по стоимости, скорее по соответствию: кому что положено. Кому парусиновый портфель, кому – кожаный. Кому – кепка, кому – фуражка, кому – шляпа. Кому положено кастрюлю супа на стол ставить, а кому перелить этот суп в супницу специальную. Тут не столько имущественное положение влияло, сколько продолжали действовать как бы сословные правила. У инженера за столом одно полагалось, у мастерового – другое: другие ножи, другой буфет…» В этом контексте у нас не было никаких сожалений, мы радовались тому, что многие люди стали проще «смотреть на вещи».

Если я сразу выбрала фрагмент о примусе Мандельштама, то мои дети с особым энтузиазмом читали про игрушки и сладости, которые продавались с лотка: монпансье в круглых жестяных коробочках, мороженое – розовое, зеленое и кофейное, в формочках между двумя круглыми вафлями. А на праздничных базарах – глиняные свистульки, надувной пищащий чертик «уйди-уйди» (восторг!), китайские фонарики, трещотки: «Они тоже помнятся на вкус потому, что все эти вещи обязательно в детстве пробовались на язык: вкус резины, целлулоида, остро-кислый вкус контактов от батарейки. И вкус шнурков от ботинок, и вкус медного пятачка».

Некоторые истории имеют «петербургский колорит», и в них мы видим город глазами ребенка: «Зимой по городу ездили на санях. Извозчики на санях. Ломовики на санях. Сани шипели железными полозьями. Кроме прочего, на них возили неведомую ныне поклажу: лёд. Для ледников. Посреди Невы рубщики вырубали из скованной реки ледяные глыбы. Лёд был чистый, яркий, крепкий – не чета нынешнему. Потому не чета, что промышленные стоки были куда меньше, река замерзала ранее нынешнего и замерзала разом, ровным полем, без торосов. По ее ледяной, запорошенной глади всю зиму шло катание на лыжах. Ходили на лыжах до самого залива и дальше по заливу. Мы подкатывались на лыжах к ледорубам, смотрели, как ловко, до черной воды, отрубали куски зеленого льда и грузили скользкие льдины на сани».

За вещами, профессиями и обычаями стоит Ленинград 1930-х годов – с мостовыми, выложенными булыжником или деревянными шашками-торцами (пытаемся представить их «смолисто-дегтярный запах» в жару). А на улицах гудят в клаксоны автомобили, звенят трамваи, покрикивают извозчики, зазывают к себе торговки, керосинщики, чистильщики обуви, точильщики: «Улица была шумной, говорливой, пахучей».

leningradsky catalog_illustr 4

И что же самое ценное в этой книге? Авторская интонация. Как будто мы пришли в гости к Даниилу Александровичу, подержали в руках старинные вещи в его доме, послушали живой человеческий голос: «Город 1930-х годов сохраняется памятью бывших мальчишек и девчонок. За ним следовал город войны, блокады – тоже чье-то детство. Сегодняшний Ленинград когда-нибудь окажется трогательным и наивным, расцвеченным колдовским туманом детских воспоминаний.

Какими предстанем там мы, взрослые и пожилые?..»

Ксения Зернина

Понравилось! 8
Дискуссия
Дискуссия еще не начата. Вы можете стать первым.