– Юля, ваша новая книга называется «Дневник волонтера». Пожалуйста, расскажите о ней.

– В основу этой книги лег мой личный волонтерский опыт и волонтерский опыт моей старшей дочери Маши.

Я проводила литературные занятия в закрытом интернате для взрослых. С самыми разными людьми, разного возраста и с разными особенностями поведения. Было непросто. Во-первых, сложно подобрать литературу, чтобы всем было понятно и интересно то, то мы читаем. Мы двигались методом проб и ошибок. При этом многие не умели читать. И у них не было навыка слушать чтение вслух.

– Вы учили этих людей читать?

– Нет, это слишком сложно для меня, этим занимались другие волонтеры, индивидуально с каждым человеком. Когда учишься читать, будучи взрослым, это огромная работа. А у нас были групповые занятия. Моей задачей было научить группу слушать и анализировать текст, проживать и чувствовать его.

Мы, волонтеры, сначала читали то, что любим сами, – поэзию Серебряного века, рассказы О. Генри. Участникам занятий все было интересно, они с благодарностью слушали, но все же им было сложно воспринимать эти тексты, они не вызывали у них такого отклика, какой нам хотелось бы получить. Но постепенно мы пришли к «Сказкам народов мира» – и это было попадание в точку. Сказки народов мира – они, с одной стороны, о взрослых людях, которые проживают важные жизненные ситуации (герои, воины). А с другой стороны, в них знакомые всем образы – например, дракон. Наши слушатели видели дракона по телевизору, знают о нем. В рассказах О. Генри речь может идти, к примеру, о живописи – о ней они не знают, и это достаточно сложно оказывается объяснить. А тут воин идет сражаться с драконом – все переживают и втягиваются в текст. Мы читали самые разные сказки. Очень зацепил всех Кощей Бессмертный. Когда он был наказан, слушатели кричали: «Так его, так! Давай, врежь ему!»

Читала я так: держу какую-нибудь книгу с иллюстрациями, показываю ее и смотрю больше на аудиторию, чем в книгу, – чтобы книга была открыта к слушателям. Таким образом они научились слушать.

Потом я догадалась принести пластилин. Для них это было откровение. Они зачарованно смотрели на него, потом мяли – он мнется! Размазывали, резали ‒ и получали огромное удовольствие. Я вообще очень люблю лепить, и мне хотелось сразу лепить фигуры. А тут нужно было вспомнить это детское ощущение, когда в первый раз сталкиваешься с пластилином. Потом ребята (так мы называли тех, кто живет в интернате) научились лепить какие-то обыденные вещи – яичницу на сковородке, например. И это тоже было счастье и откровение. А потом начали лепить то, о чем прочли. Это огромный скачок. Читаем про крокодила – лепим крокодила, и всё становится живое. Следующее открытие: можно лепить не так, как бывает на самом деле, а выдумывать что-то. Вот, скажем, у тебя корзинка с яблоками из сказки. И я взяла и слепила синие яблоки! Этот момент тоже совершенно зачаровал их.

Как раз на этом этапе подключилась моя дочка. Как я написала в «Дневнике волонтера», это была ее мечта. Люди, которые читали рукопись, часто спрашивали меня: почему ребенок был так очарован волонтерством? А Маше действительно казалось, что мы там какое-то волшебство творим. Думаю, это потому что я сама все время об этом рассказывала и писала, очень сильно этим горела. И дочка стала проситься туда. Детям, по закону, нельзя в закрытые интернаты – туда даже родственников не пускают. Мы очень долго уговаривали всех, проходили собеседования. Нас пустили, и я привела Машу.

И тут во мне проснулся писатель. Я на 50% писатель и на 50% педагог. Иногда одно из этих начал во мне берет вверх, но в целом я никогда не могу выбрать, кто я больше – учительница или писательница. Но в тот момент я была педагогом – мне хотелось дать максимум того, что я могу и знаю. Для меня как преподавателя это было очень важно.

Но когда моя дочка пришла в интернат, во мне включился еще и писатель. Писатель включается, когда происходит что-то необычное, странное и важное.

Ребенок пришел к людям, каких раньше никогда не встречал. У нас есть друзья с детьми с ограниченными возможностями, и Маша знала, что бывают дети, которые не могут делать всего того, что может она. Но тут были взрослые. Которые часто ведут себя как дети. О таких взрослых она не знала. Для ребенка, мне кажется, это очень серьезный момент. Обычно взрослый о тебе заботится и что-то объясняет, а тут ты можешь позаботиться и что-то объяснить взрослому ‒ такая вот смена ролей.

При этом она была со мной, наблюдала, что я делаю. Мне было интересно ее первое впечатление. Я спросила: «Ну как?» Она говорит: «А почему у них волосы такие короткие?» То есть она не обратила внимания на какие-то особенности поведения, она сразу увидела в них просто людей. И дальше задавала простые вопросы – почему у них проблемы с зубами, например. Ну, в интернатах так часто бывает, не ухаживают за зубами… И я понимала, что сейчас она потихонечку входит в этот мир. Она ощутила на себе, что волонтерство – это большая энергетическая затрата, а не только волшебство, она правда уставала. Но, тем не менее, всегда хотела ездить со мной. Мы ездили вместе до тех пор, пока у меня не родился третий ребенок.

Постепенно я поняла, что могу Маше как помощнику поручать задачи, на которые у меня не хватает времени на занятиях. Маша этим занималась легко. Например, у нас была девушка с ДЦП, она практически не говорила, общалась звуками. И эту девушку Маша кормила, она понимала, как что нужно делать. Я замечала внутренний рост в ребенке. Мне как писателю это всегда интересно. То есть мой ребенок стал для меня таким объектом наблюдения. При этом она же моя дочка, я хорошо ее знаю, понимаю, что она чувствует. И с людьми в интернате я тоже уже подружилась, и тоже понимала, что и когда они чувствуют. Общение с людьми с ограниченными возможностями – это такое путешествие в особый, удивительный мир. Не «параллельный» ‒ потому что не хотелось бы делить наш единый и общий мир на два разных, ‒ а просто особенный. И дорогу туда мне хотелось изучить и как маме, и как учителю. Поэтому я сосредоточилась на дочке, и дальше уже мне было легко писать. Я вдруг поняла, что смогу показать всю эту тему глазами ребенка. Глазами взрослого мне было важно составить документальное отражение реальности, того, что происходит вокруг меня. А как писатель я уже почувствовала себя свободно. Но это не было «сочинением на тему», это скорее история одного ребенка, который попробовал быть волонтером в интернате.

– А как в этой истории появился сюжет с младшей сестрой?

– Отношения героев с младшими братьями или сестрами часто появляются в сюжетах моих книг. Это берется из жизни нашей семьи. Моя первая книга «Каникулы в Риге» именно об этом – как брат и сестра умудряются поругаться в самых неподходящих ситуациях, но потом мирятся. Многие из тех, кто прочел эту историю, говорили мне, что почувствовали свободу и успокоение, потому что поняли, что так бывает не только у них, что это нормально, это часть пути, по которому движутся братья и сестры.

У меня самой есть младшая сестра. И однажды я сделала для себя важное открытие. Я вела подростковую группу при Литературном музее, и как-то мы стали обсуждать своих братьев и сестер. У нас разгорелся спор с криками – кто более вредный, младший или старший? Я тогда поняла, что действительно, к старшим могут быть претензии. А до того мне, как старшей сестре, казалось, что только младшие вредные. Потому что им родители потакают, их защищают, а ты терпи. А тут я о трудностях младших сестер задумалась. И поверила в них.

В «Дневнике волонтера» показаны переживания и старшего, и младшего ребенка, и им обоим нелегко.

– То, что героиня общается с людьми из интерната и переносит свой опыт и ощущения на младшую сестру – это тоже ситуация из вашего личного опыта?

– Это отражение моих личных и очень давних размышлений на тему. Еще со времен «Выдуманного Жучка». Мы тогда лежали со старшей дочерью в больнице, и вокруг нас происходили истории, которые потом нашли отражение в этой книге.

В больницу приходили волонтеры. И я их расспрашивала – а почему вы стали волонтером? Одна женщина мне сказала: «Знаете, у меня дома два подростка. И дома находиться так плохо и трудно, я просто не могу там быть. Я лучше хоть пойду, что-нибудь поделаю. Не хочу домой».

И тогда это зерно попало мне в голову: что волонтерство – это, с одной стороны, желание помогать, а с другой – это бегство от своей жизни, того, что у тебя происходит. Мне было интересно поразмышлять на эту тему. И в книге как раз показано, что любить родную и здоровую сестру может быть сложнее, чем далеких и не очень здоровых людей из интерната.

Это острая для меня тема, разный опыт. У моих детей он, безусловно, тоже есть, но у них не такая острая проблема, я заострила ее для книги. И у меня он есть. Издалека все кажется прекрасным, а на самом деле ты хочешь убежать из дома.

– У вас тоже случилось так, что благодаря волонтерству отношения в семье улучшились?

– Да. И моя дочка, и, что даже важнее, я сама, стали лучше относиться к своим домашним. Работа волонтером очень много дает самим волонтерам, несет успокоение, которое потом хорошо отражается на семье. Волонтерство можно было бы прописывать как лекарство. Но тут нужно быть осторожным – следить за тем, чтобы у тебя не кончились силы и чтобы не ранить людей. Например, бывает, что волонтер внезапно исчезает. И людям, с которыми он общался, больно. Это ответственность. Поэтому, когда я уходила из интерната из-за рождения сына, мне было важно прийти и попрощаться, все объяснить. Я за честность в любом деле, в волонтерстве ‒ особенно. Прощаться было очень сложно. Я сказала, что будет большая, очень большая пауза, и они меня в ближайшее время не увидят. Это было непросто, потому что нам хочется быть хорошими для всех. Но при этом же хочется быть тем, кто приходит и радует, а не тем, кто куда-то уходит.

Я пока не могу вернуться, уже три года, ‒ нет ресурса. То есть я мечтаю об этом, но понимаю, что буду мучиться, а волонтер не должен мучиться тем, что отрывает себя от семьи, это будет не то.

– Юля, вы можете рассказать, как и почему вы пришли в интернат?

– Думаю, все началось с «Дома П». Я начала интересоваться темой дома престарелых, потому что придумала героиню, бабушку Женю. Однажды я ехала в метро. У меня в тот момент было очень много трудностей. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня поддержал и защитил. Я посмотрела на себя в стекло и увидела там бабушку Женю в красных боксерских перчатках ‒ так она пришла ко мне. В тот момент мне было сложно жить, поэтому повествование получилось такое энергичное и сатирическое, не свойственное мне. Я стала писать о бабушке Жене – она справлялась со всеми трудностями, а я нет. Так тоже неправильно, так что я решила ее отправить в дом престарелых, чтобы еще больше все усложнить.

Я стала искать разную информацию о домах престарелых. В итоге попала в фонд «София», и они меня познакомили с моими будущими героями. Бабушка Женя – это собирательный образ, в ней есть черты моей бабушки и черты Светланы Романовны из подмосковного интерната для пожилых людей. Я ездила к ней с диктофоном и расспрашивала о жизни. Одного интервью хватало на пару глав.

А потом выяснилось, что моя бывшая однокурсница Алиса Апрелева – музыкальный терапевт. Она живет и работает в Бостоне. Как-то она приехала в Россию, я позвала ее в этот интернат и увидела, какое это волшебство. Вроде бы, ничего сложного – но люди вдруг оживают. Это невозможно объяснить.

Тогда у меня родилась музыкальная сказка для детей. И почему-то сразу получилось так, что именно для детей с ограниченными возможностями. Думаю, это тоже из-за нашего больничного опыта. Мы ведь и с сыном лежали в больнице, из-за глаз. Вечерами я там читала в палате вслух книжки детям. Думаю, для этих детей и была моя сказка, чтобы помочь им двигаться и почувствовать текст. Я много консультировалась с Алисой, каким детям что будет близко, думала о детях с ДЦП. Набрала кучу разных предметов для этой сказки, придумала ее. А дальше что делать? Стала спрашивать знакомых, не могут ли они меня с моей сказкой направить в какую-нибудь школу для детей с особенностями здоровья. Анна Вацлавовна Годинер посоветовала обратиться к Светлане Бейлезон, составителю книги «Неутомимый наш Ковчег». Но у нее не было знакомых в школе или детском интернате, зато она поддерживала волонтеров во взрослом ПНИ. И она позвала меня туда.

Я была поражена, как много там людей. Гораздо больше, чем в больнице.

И я стала рассказывать им свою сказку – погасила свет, включила музыку, использовала игрушки, шумелки. Получилось такое волшебное действие. Там были пожилые женщины, 60‒70 лет, и они с огромным удовольствием трясли погремушками-шумелками, они были втянуты в сказку, погрузились с головой. И я поняла, что мне нравится, что я хочу остаться там.

Связалась с волонтерами, которые ходили в этот интернат, и тоже стала ходить. Сначала в «Отделение милосердия», где лежачие, – занималась там с людьми индивидуально, чем могла, по запросу. Мы говорили, писали, клеили, рисовали. Вот та девушка, которую кормила моя Маша, с ней мы красили альбом в зеленый цвет. Она очень любила зеленый цвет, но ей было сложно держать в руке тонкую кисточку. Я купила ей самую толстую кисть, какую смогла найти.

Еще мы с Машей делали тактильную книгу для глухонемой девушки – этот момент тоже есть в «Дневнике волонтера».

– Расскажите немного подробнее про сказку, с который вы пришли к ним в первый раз.

– Это была инклюзивная интерактивная сказка. Я потом рассказывала ее обычным детям, им тоже понравилось. В ней были движения, доступные детям с ДЦП. Про путь героя, потерю и встречу с разными персонажами, которые помогут тебе вернуться. В основе был больничный опыт, поэтому история во многом про одиночество, насколько сложно быть одному, и как хорошо, когда тебя кто-то поддерживает. Все мои книги немного об этом, кажется.

Люди из интерната хорошо поняли эту сказку, потому что они знают, что такое потеряться. Они могут потеряться на другом этаже, где гремит лифт и где ходит незнакомая уборщица, и это для них чужое и страшное место.

Общение с особенными людьми дает мне понимание мира – того, что он очень разный и люди в нем очень разные. В том числе поэтому я как родитель поддержала мою дочку в желании стать волонтером – мне хотелось показать ей, что мир разный и что есть люди, которым она может помочь стать сильнее.

– А какие книги вы читали детям в больнице? Насколько им важно отвлечься от тяжелой ситуации?

– Я читала им книги о чудовищах, чтобы как-то их отвлечь, и это было актуально на тот момент. Но, конечно, совсем не обязательно отвлекать детей – иногда они хотят узнать, что с ними происходит, есть ли на свете люди, которые так же страдают. Так, например, для моей Маши я придумала героиню «Выдуманного Жучка», с тем же заболеванием, потому что у Маши была потребность почувствовать, что так у всех бывает, но не было такой книги. Всегда интересно читать про тех, кто похож на тебя. Я люблю читать книги про писателей, смотреть фильмы про писателей. Так же, например, дети с онкологией могут заинтересоваться книгой «Принцы в изгнании» Марка Шрайбера, потому что она про лагерь для онкологических больных детей, как они там разрешают разные сложности.

– В одном из интервью вы сказали, что не дали бы детям в больнице читать «Жучка». Почему?

– Я бы не включила его в список обязательной для больничного чтения литературы. Потому что списки – это сложное дело. Их же можно использовать и во благо, и во вред. Я бы не хотела, чтобы «Жучка» как-то использовали во вред. Например, говорили ребенку: обязательно прочитай, тут тоже про больницу, и смотри, как девочке плохо, хуже, чем тебе. Боюсь, что «Жучка» будут использовать, чтобы обесценить горе ребенка.

Совсем другая ситуация, когда сам ребенок спрашивает: мама, а есть книжки про ребят, у которых та же сложность, что и у меня? И тогда мам открывает список книг «на тему».

Хотя мы еще не обсуждали возможность составить список художественной литературы по заболеваниям. Если проговорить сто раз, что его не надо никому навязывать, что он только для тех, у кого есть внутренний запрос, – тогда можно и составить, конечно.

– Был ли у вас еще какой-то опыт работы с особенными людьми?

– У меня много знакомых семей с аутичными детьми. И в больнице мы общались с детьми с аутизмом. А ко мне на литературные занятия ходил мальчик – я не знала, что у него аутизм (это потом выяснилось через общих знакомых), и у нас никак не получалось выстроить контакт. Потом поняла ‒ по косвенным признакам, когда обсуждала с подругой, у которой ребенок с синдромом Аспергера. Я очень удивилась – почему его родители не сказали мне, что у него аутизм? Мне бы это помогло, я бы держала в голове, что он может быть немного вне группы. А подруга мне ответила: знаешь, его мама не хотела тебе говорить про диагноз, потому что ей было просто очень важно, чтобы сын ходил на какие-нибудь занятия, был частью коллектива. Ей не был важен результат занятий. Так что у тебя все получилось – он приходил и был вместе с другими детьми, общался с ними. Всем нужно окружение, которое дает силы и поддерживает, и иногда это оказывается важнее собственно педагогических задач. Тоже было открытие для меня.

На основе этого опыта мы с Ниной Дашевской и Дарьей Доцук писали сказки для «Сноба». Это была акция в поддержку детей ‒ чтобы немного познакомить мир с ними. С любыми детьми может быть сложно, но если их любят, все будет хорошо. А дети с РАС (расстройством аутистического спектра) могут вести себя так, что другие воспринимают их как эгоистичных, злых, недовольных... В этих сказках мы старались объяснить, что чувствует ребенок с РАС, когда переживает события, разные неожиданности, громкие звуки – почему он так себя ведет. У нас не было «технического задания», но была тема. И мы старались рассказать то, что чувствуем.

Кстати, про РАС существуют списки книг, хорошие.

Беседу вела Соня Спарбер
Фото Василисы Соловьевой

________________________________________________

Выдуманный жучок »

Юлия Кузнецова

Дневник волонтёра »

Юлия Кузнецова