Сказочная повесть Марины Аромштам начинается, как и положено, с зачина: жил-был… И ребенку сразу понятно – дело было «давным-давно». А чтобы было проще представить, насколько «давным-давно», автор расставляет своеобразные временные зарубки: тогда еще не было компьютеров, планшетов, электрочайников, окон со стеклами, не было книг. И никто не умел их писать. Зато были поэты, которые сочиняли длинные прекрасные песни. И вот уже текст, который начинался как традиционная «просто сказка», оборачивается мифологической историей о происхождении и сути вещей.

А действительно – как человек научился писать? Как ему вообще пришло это в голову? Такие вопросы время от времени задают многие первоклашки. И хорошие учителя стремятся искать ответ вместе с детьми.

Когда-то давно, еще в своей учительской жизни, Марина Аромштам сочинила одну такую «буквенную сказку» для своих учеников. Но тогда она не увидела свет. А вот теперь время пришло. Правда, с тех пор не только те ученики выросли, но и сам текст претерпел существенные изменения. Из «просто сказки» она последовательно превратилась в мифологическую историю о том, «откуда все взялось», а затем и в многослойную философскую притчу, интересную уже не только детям, начинающим читать самостоятельно, но и их старшим сестрам и братьям. Конечно, сюжет об изобретении письма остался в центре повествования. Но оброс многими новыми интересными ходами. А главное, читатель теперь может заглянуть во внутренний мир поэта, понять мнигие мотивы его слов и поступков.

Что происходит «внутри» человека, пока он пишет, сочиняет, рисует? Для детей, всецело погруженных в пространство собственных фантазий, эти вопросы отнюдь не праздны и чрезвычайно интересны. Понятно, что это так называемые «открытые вопросы», имеющие множество вариантов ответов. И «Другая дорога» Марины Аромштам, обращенная к таким сложным философским категориям, к счастью, не дает готовых ответов, но побуждает читателя к самостоятельным размышлениям. Это книга-приключение, книга-путь, пройдя по которому ребенок сможет сам построить собственную «концепцию» роли культуры в жизни человека, ее абсолютной необходимости для того, чтобы не растерять человеческое. Но, разумеется, об этом в сказке «Другая дорога» нет ни слова, никаких прямых дидактических посылов. Эти смыслы прочитываются изнутри сюжета, а снаружи, видимым образом, юные читатели погружаются в перипетии странствий стареющего первобытного поэта Аяэля, который захотел обессмертить свои песни до того, как умрет сам.

Глядя на обложку, мой семилетний сын задумчиво изрек: «Мам, похоже, там будет большая катастрофа и тарарам…» Надо же так угадать! ‒ подумала я, открывая первую страницу в первый вечер чтения вслух. Действительно, катастрофа – потери и обретения себя заново ‒ именно это и произойдет с Аяэлем. Но не слишком ли сложно для семилетки? А вот, оказывается, не слишком, потому что сложность нарастает в тексте постепенно и ребенок успевает в нее врасти. На первых страницах он живо сопереживает поэту, отправленному в дорогу таинственной Повелительницей звуков, которая до сих пор нашептывала ему песни: «Сделай слышимое зримым!» И как, интересно, это возможно? Совсем как в старой сказке – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. «Да очень просто! – сказал сын, когда мы дочитали до этого места. – Надо нарисовать песню!» Он, конечно, не догадывался, что своим ответом в точности копирует стиль мышления первобытного человека эпохи позднего неолита – именно так и появилось пиктографическое рисуночное письмо. По этому же пути идет и Аяэль, собирая в дорожный мешок ракушки, перышки, ягоды, кости, которые напоминают ему о тех или иных звуках, ‒ и при взгляде на них рождаются первые буквы. Самый яркий, понятный маленьким читателям пример – буква «ж», появившаяся на свет, когда Аяэль подобрал жука. Их сходство моментально было отмечено, ну а дальше мысль развивается по аналогии, и в принципе становится понятно, как могли появиться буквы. Поэт Аяэль счастлив, что ему удалось приручить звуки своих песен, а мы рады, что узнали еще кое-что о происхождении мира. Тут бы и быть счастливому концу сказки, как у Киплинга. Но автор «Другой дороги» идет гораздо дальше. Мы прочли пока только половину текста. А во второй половине открывается другая дорога.

Почему «Другая дорога»? Довольно долго это остается неясным, интрига нарастает, путешествие обрастает подробностями. Радость обретения открытия переполняет Аяэля, он буквально летит на крыльях (вот оно – счастье творчества) и вдруг – бац! Изобретатель и творец сначала оказывается в болоте и в плену у отвратительных скукотцев, которые ненавидят поэтов, а потом летит в яму и попадает к людоедам. Вот она другая, неверная дорога куда завела! «Другая дорога» – это еще одна метафора, погружающая ребенка в саму суть культуры, предлагающая задуматься о назначении творца, поэта, художника. Сложная задачка, на вырост. Но именно с этого места сказочная повесть становится интересна и детям постарше.

С моей десятилетней дочерью уже можно было замечательно поговорить о том, почему Аяэль, переполненный радостью, вдруг чуть не погиб. Да все, в общем, несложно. Либо ты – творец, соработник Творца, создавшего мир, и тогда ты описываешь и воспеваешь красоту этого мира, смиренно радуясь предоставленной возможности. В общем, чувствуешь себя изящной флейтой в руках хорошего музыканта. Либо ты возомнил о себе нечто («Если я захочу, я наступлю на “солнце” ногами. И тогда меня убоятся все, кто об этом узнает…») и прославляешь прежде всего самого себя, добиваешься поклонения сородичей, почета и «маститой» старости. Но в уплату за почести утрачиваешь ясность видения мира, оказываешься на неверной дороге и попадаешь в ловушку. Именно так и происходит с Аяэлем. Только преданность и храбрость маленького Глазастика, тоже ужасного фантазера и сказочника, который так хотел стать его учеником и сохранять песни, спасла Аяэля, помогла ему одуматься и вернуться на верную дорогу. Правда, это стоило поэту жизни. Но Глазастик довел его дело до конца и принес людям сохраненные песни, которые теперь мог спеть (прочитать) каждый.

Кстати, о скукотцах и людоедах. Очень ярко выписанные очередные метафоры – что бывает с человеком, не нуждающемся в возвышенном. У скукотцев тоже когда-то были поэты, но их всех до одного съели всееды, и с тех пор скукотцы зачерствели. Вся их жизнь наполнена вязкой скукой и бессмыслицей, слегка разбавленной грубостью и обжорством. «При поэтах они нежнее были. Уж мой дедушка в еде разбирался», – вздыхает всеед Мучело, которого вообще-то трудно заподозрить в наличии доброго сердца. Но даже людоедам скукотцы омерзительны. Такая неожиданная гипербола замечательно действует на детское воображение и стоит многих утомительных монологов о том, что без книг человеком не вырастешь.

Словом, сказочная повесть «Другая дорога» оказывается отличным полем для сложных разговоров с подрастающими детьми. И перечитывать и возвращаться к ней, судя по всему, мы будем еще несколько раз.

Елена Литвяк