Прежде всего, мы обратили внимание на интонацию «детских» стихов Мандельштама. В них слышится радостное любование предметами домашнего обихода. Мандельштам описывает вещи так, как будто их увидел маленький ребенок:

Горят огни янтарные,
Сияют, как пожарные,
            Кастрюли! Кастрюли!
Шумовки и кофейники,
И тёрки, и сотейники
           На полках! На полках!..

Федор уже не испытывает особого восторга по поводу домашней утвари, но вещи, упоминаемые в этих стихах, – старинные и поэтому необычные: чугунный утюг, который нагревался на примусе; часы с «золотыми гирями» и «маятником с бородкой»; настенный телефон с дисковым набором номера; фотоаппарат, укрытый черным платком; самовар и ручная кофемолка.

Вместе со старинными предметами появляются в стихах и люди старинных профессий: «чистильщик с скамейкой», «полотер с мастикой клейкой», точильщик кухонных «ножей-серебристых ужей», шарманщик с «шарманкой-хрипучкой».

Федора всегда интересовало устройство и технические характеристики разных предметов, поэтому он сразу полюбил стихотворение о примусе и меднике – мастере, который занимался починкой медных вещей:

Чтобы вылечить и вымыть
Старый примус золотой,
У него головку снимут
И нальют его водой.

Медник, доктор примусиный,
Примус вылечит больной:
Кормит свежим керосином,
Чистит тонкою иглой.

Федор выяснил, что примус – это переносной нагревательный прибор без фитиля, работающий на керосине. Он с явным удовольствием разобрался, где у примуса «головка» (горелка), таган (подставка для посуды), резервуар для топлива и поршневой насос. В этой самой «головке» и засорялась частенько форсунка, которую медник чистил «тонкою иглой»!

Чтобы вернуться собственно к стихам, я обратила внимание сына на неожиданные поэтические образы, сопровождающие бытовые зарисовки. Вот, например, сцена кипячения белья на кухонной дровяной плите:

И варится стирка
В котле-великане,
Как белые рыбы
В воде-океане:

Топорщится скатерть
Большим осетром,
Плывет белорыбицей,
Вздулась шаром…

У нас дома книга в оформлении петербургской художницы Веры Павловой. На иллюстрациях с историографической точностью изображены всё те же примусы, самовары, чугунные утюги, настенные телефоны, керосиновые лампы, часы с гирями. Подробные рисунки очень помогали нам при чтении стихов.

Однако Федор сказал, что эта книга хоть и красивая, но какая-то «грустная»: «на рисунках никто не улыбается и вещи странные, как будто не настоящие…»

Иллюстрации Веры Павловой довольно сложно организованы: они представляют собой композиции из разнородных «пространственных кусочков», наполненных отсылками к «взрослой» поэзии Мандельштама и художественными «цитатами».

Вот набережная со сплошной линией низких домов («Вы, с квадратными окошками, невысокие дома…»), вот порхающие бабочки («Не мучнистой бабочкою белой…»), печальный ангел-скрипач, словно пришедший с картин Марка Шагала, и «птичий профиль» самого поэта в «зарешеченном» окне…

Всего этого Федор, конечно, не знает. Но в этой ярко изображенной бытовой предметности он интуитивно уловил пронзительные, трагические ноты.

После чтения «детских» стихов Мандельштама мы сходили в Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, на занятие «Сундук с Шереметевского чердака», Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме находится в центре Петербурга, во флигеле Шереметевского дворца. Здесь, в квартире известного искусствоведа, теоретика авангарда Николая Пунина, Анна Ахматова прожила с середины 1920-х до начала 1950-х годов. где дети исследовали старинные предметы городского быта, пытались угадать их назначение и найти им место в квартире.

Федор тщательно изучил примус и теперь сам виртуозно его рисует.

Ксения Зернина