– И что же происходило, когда вас оставляли у тумбы?

– Я, пока ждал маму, ходил вокруг этой тумбы, как ученый кот, – в одну сторону, в другую. И поскольку заняться было совершенно нечем, я водил пальцем по буквам на театральных афишах и постепенно складывал их в слова.

– К тому времени вы уже знали буквы?

– Какие-то уже знал. На этих афишах были огромные буквы, да еще, как правило, цветные. Например, по белому фону красные, или зеленые, или синие буквы. Первыми словами, которые я сложил в своей жизни, были названия пьес, фамилии драматургов, имена актеров. Так я учился читать. А самое главное, я с тех пор запомнил, что буквы должны приносить радость, поэтому во многих своих детских книжках я стараюсь делать их большими и цветными.

– Как далось вам первое прочитанное слово?

– Первое – не помню. Однако очень хорошо помню ощущения от слов, которые можешь прочесть, но не понимаешь, что они значат. Вдруг появилось слово «буря». Что такое буря? Понятия не имею. Или, например, «Чехов». Что это такое?

– Шли к взрослым спрашивать?

– Помню одно: прочесть мог, понять не мог. Чтение немножко опережало понимание текста, но постепенно все отрегулировалось. И я еще до школы научился читать. –

– А какой была ваша первая книжка?

– «Это книжечка моя про моря и про маяк» Маяковского. Она была издана, по бедности послевоенного времени, на серой в крапинку бумаге с графическими черными рисунками. Книжка мне страшно понравилась – там же было море, солнце, маяк! И когда я ее прочел, то первым делом схватил цветные карандаши и всю эту книжку разрисовал. И получил такой нагоняй от родителей! Будь здоров! Но удержаться не мог. Книжка же про цвет, а цвета в книжке нет.

Мои первые книжки выходили в те же советские времена. Иллюстрации к ним рисовали очень хорошие художники, но сами книжки были так плохо отпечатаны, что хоть святых выноси. Какое счастье, что в наше время издаются такие большие, цветные, полиграфически красивые книжки!

Это ощущение цвета осталось во мне до сих пор. Помню, я любил разглядывать картинки в анатомическом атласе и срисовывать их вместе с подписями, совершенно не понимая значения слов. Автоматизм, который сопровождал мои действия, тоже, видимо, помог мне в процессе чтения.

– Очень интересная «методика». Она имела какое-то продолжение?

– Кстати сказать, когда я уже был вполне разумным школьником, кто-то надоумил моих родителей таким образом выверять мою грамотность. И мне это самому ужасно понравилось. У нас дома была небольшая библиотека, и вот, снимался с полки какой-нибудь самый-пресамый классик – тот же Чехов, Тургенев или Гончаров, – открывался в любом месте, и мне давалось задание списать два-три абзаца. Просто списать. Я сидел рядом с книжкой, немножко понимал, о чем там идет речь, а главное, понимал, как устроены слова и почему надо здесь ставить запятую, а здесь ставить точку, или тире, или что-нибудь еще. В результате я вырос, надеюсь, грамотным и с оглядкой на тот старый писательский стиль, который был в этих книжках.

Сейчас, когда я говорю: «Попробуйте детей вот так поучить грамотности», на меня смотрят, как на идиота. А зря. Автоматизм в ребенка очень здорово входит. Так же, как я впитывал эти буковки с тумбы, во мне закреплялась и грамотность после подобной работы с книгой.

– А как вы работали с букварем? Какие ощущения у вас вызывала эта книжка?

– Букварь был уродлив, к тому же на обложке были нарисованы мальчик и девочка в школьной форме.

А свою форму я невзлюбил с первого дня. Она была отвратительна – дерюга, да еще и с ремнем! Честно говоря, как учебник мне букварь был не нужен. Я пришел в школу, уже умея читать, поэтому на уроках в первом классе я нередко тосковал. Но я придумал для себя развлечение: как только мне становилось скучно, я открывал книгу для чтения на любой странице и пробовал писать для себя что-то вроде сочинения в стихах на заданную тему. В младших классах такие сочинения были у нас в порядке вещей. Или – выставлялась картинка, и нужно было по ней написать сочинение.

Я неизменно делал это в стихах. Самое интересное и, как оказалось, важное – учителя меня поддерживали. И эта, казалось, такая необязательная поддержка сыграла значительную роль в моей последующей жизни.

Беседовала Юлия Шевелкина